"Берсерк". Мини

• Посольство

• Парень, который приносит несчастье

• Ты не имеешь права

• Ты мой

Посольство

Бета: Kinn

Размер: мини, 1225 слов

Персонажи: Гриффит, Гатс, Каска, Рабан, Рамакандра (ОМП)

Категория: джен

Жанр: AU

Рейтинг: G

Краткое содержание: Молодой король Мидланда накануне новой войны.

 

Иногда я думаю — куда река унесла его?

Лежит ли он все там же, в старом русле, застрявший между камней, занесенный илом? Ждет ли меня? Или уплыл в океан, искать нового, более покладистого хозяина?

— Рамакандра Викрамачаттья Такалисаттха, князь Пхуранский, посол Империи Кушан!

И ведь ни разу не запнулся. Впрочем, на то он и церемониймейстер.

Я киваю головой. Просите.

Князь Пхуранский горделив, как фазан. Юное лицо и умащенные ароматным маслом локоны, слоновая кость и черное дерево. Голос тоже красивый. И язык благозвучен, как пение арфы. Я готов слушать часами, не понимая ни слова, но тут князь умолкает, и начинает крякать евнух-переводчик.

— Господин наш император Ганишка желает тебе здравия, король Гриффит. Он желает знать, почему твои люди напали на провинцию Ашшам и сожгли замок владетеля Вимаки, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей.

Я смотрю влево, где стоит герцогиня Долдрейская, и черчу пальцем на песке знак. Ящик с песком лежит у меня на коленях. Поначалу мы пользовались грифельной доской, но когда у тебя перерезаны сухожилия, трудно удерживать грифель. А потом мы перешли от букв к знакам. Тот, что я начертал сейчас, означает: нападай.

Каска выступает вперед.

— Вашего императора ввели в заблуждение. Владетель Вимака, одержимый демонами, сам напал на Альбионскую область. Когда мы отразили удар его войск и осадили крепость Габилгаш, он сам вырезал в ней всех, кого счел лишним, чтобы накормить войско полудемонов. Вашему императору следует получше выбирать себе губернаторов.

Пока евнух крякает, переводя ее слова, я почти засыпаю. Ничего нового все равно не будет: ритуальные оскорбления, хлопанье дверью и объявление войны. Эти танцы утомительны, трон крайне неудобен, особенно для моей больной спины и почти отсутствующей задницы. Я бросаю взгляд на мужчину справа. Он морщится, подавляя зевок, и бормочет тихо, как бы себе под нос, а не для моих ушей:

— А нельзя просто отсыпать ему в шаровары пинков, вышвырнуть за дверь и объявить войну?

Гатс никогда не отличался тонкостью подхода. Ему бы родиться в темные времена после смерти Гейзериха, когда плечистые бородатые варвары на своих ладьях рыскали вдоль побережья, и каждый вождь во главе дружины из трехсот копий объявлял себя королем, если мог захватить замок и земли на десяток миль окрест. Гатсу бы стать одним из таких королей. Размахивать огромной секирой, круша черепа врагов, пить медовуху из ведерного кубка, тискать грудастую королеву на постели, устланной шкурами… А в камзоле он выглядит как ряженый человеком медведь, сколько бы ни старались портные.

Я улыбаюсь своим мыслям, Гатс косится — а тем временем юный Рамакандра Как-его-там-саттха закончил выкрикивать что-то гневное, и евнух зашелестел:

— Отчего государь Мидланда позволяет говорить за себя какой-то дерзкой женщине, да еще и безумной к тому же? Что за речи о демонах-людоедах? Неужели король считает моего господина недостойным речи из его собственных уст?

Придворные перешептываются вдоль стен. Вот чего не понимает Гатс: дело даже не в церемониале. Дело в том, что сейчас, в этот самый миг, мы пишем историю, а ее, увы, надо писать сразу набело. Если юный князь Пхуранский выкатится из дворца, неся на заднице отпечатки сапог герцога Долдрейского, кто-то многие годы спустя может подумать, что этот нелепый укол задел меня.

А ведь это совершенно не так.

И я киваю не Гатсу, а Рабану. Теперь его очередь.

— Похоже, князь Пхуранский плохо подготовился к своей миссии, — Рабан вежливо кланяется. — Или нерадивые помощники скрыли от него, что государь Гриффит нем. Что же до нашей распри — то я, герцог Рабан, словом дворянина готов подтвердить то, что видел своими глазами: в замке Габилгаш мы не нашли ни одного живого человека. Всех его жителей Вимака скормил демонам.

— Где эти демоны? — говорит фазан через кастрата. — Кто их видел? У нас языки вырезают преступникам. Прелюбодеям и обманщикам. Разве король Гриффит — обманщик и прелюбодей?

И то, и другое, но разве можно говорить такие вещи в присутствии королевы Шарлотты? Моя нежная голубица мгновенно превращается в супругу Ястреба.

— Как вы смеете говорить это? — Она встает во весь свой росточек, тугой животик выступает вперед. — Если вы не знаете, как подобает вести себя вельможе, то вернитесь в Кушан, и пусть Ганишка пришлет другого посла — получившего подобающее воспитание.

— Моего воспитания довольно для этого двора! — юнец скрещивает руки на груди. — Двора, который наполовину состоит из наемников, а на другую половину — из трусов, прислуживающих узурпатору и королеве-шлюхе! Смерти я не боюсь! Мой повелитель поручил мне выразить свое презрение вам, северные свиньи, и сказать, что через три месяца он будет пировать в этих покоях, а твоя голова, безъязыкий мошенник, послужит ему кубком!

— Вы можете считать свое поручение выполненным, — говорит Рабан.

И тут я черчу для Гатса на песке: можно.

Им нельзя не любоваться. Он варвар и медведь, но у него есть очень хорошее чувство момента, умение сделать правильное движение вовремя.

Он ведь не оратор, не философ, наш бедный Гатс, — но три года назад именно он нашел для меня правильные слова. Эти слова отодвинули меня от края бездны отчаяния.

«Если ты сделаешь это… Если вызовешь этих своих ангелов или демонов… Ты предашь свою мечту. Ты уже никогда не станешь королем, потому что королем тебя сделают. Они. И мечта станет — их».

Скажи это кто-нибудь другой, хотя бы даже Каска, и я заподозрил бы попытку мной управлять. Но Гатс не всегда может внятно объяснить, что думает и чувствует. И когда он раскрыл рот и сказал это — слова прозвучали как откровение, ниспосланное Богом одному пророку через его собаку. Человек может схитрить и сделать вид, что его устами вещает сам Господь. Собака или Гатс — нет.

Я бросил Яйцо Императора в воду и мгновение-другое видел, как красное пятно мелькает среди бурых камней — а потом оно исчезло из виду.

Я калека, но мой разум остался при мне. Гатс мог уйти от блестящего генерала Гриффита, но увечного изгоя он не оставил. Он стал моей левой рукой. Каска — правой.

В первый раз путь к трону занял у меня три года. Во второй дело пошло легче: в стране начали десятками объявляться чудовища, именующие себя Апостолами, а у Ястребов уже был опыт сражения с этими тварями. Баронии, графства, вольные города — мы убивали чудовищ, народ носил нас на руках, церковники объявляли сначала еретиками, затем — святыми. Я писал приказы на грифельной доске, затем на песке. Гатс, Каска, Пиппин, Джудо, Коркус — они выучились понимать с полуслова, с одной буквы, с части буквы, взгляда, жеста… Наверное, мы были самым странным штабом за всю историю войн.

Короля я не убивал. Его втихую придушили собственные придворные, избавив меня от лишних хлопот.

Часть Тюдорской империи присоединилась без войны: у них тоже завелись Апостолы.

Зато становилась неизбежной война с Кушаном. Не только правитель Ашшама принял бехелит и сделался Апостолом. Император Ганишка — тоже.

У Гатса отличное чувство момента. Он не стал, как предлагал вначале, выбрасывать кушанца пинком.

Он взял его за ухо и вывел из зала, как нашкодившего школяра.

Война неизбежна, но если Ганишке нужно оправдание в виде убитого посла — то придется обойтись без него.

Как я обошелся без красного бехелита.

Хотя порой одолевают мысли: он все еще там? Лежит ли, застряв между камней, занесенный илом? Ждет ли меня?

Или уплыл в океан, искать нового, более покладистого хозяина?

Парень, который приносит несчастье

Бета: Kinn

Размер: мини, 1230 слов

Персонажи: Гриффит, Каска, Гатс, Курц (ОМП)

Категория: джен

Жанр: ироническая драма

Рейтинг: PG-13

Краткое содержание: за новичком, появившимся в отряде Ястребов, тянутся недобрые слухи…

 

… Шмыгнул носом, чтобы привлечь внимание.

— Да, Курц? — льняная голова не поднялась от бумаги, перо клюнуло чернильницу и пошло проливать сиреневую кровь с золотым отливом, выписывая вензеля. И не видит же, кто перед ним, — а как-то узнал.

— Я это… насчет того парня, что в палатке отлёживается.

— Говори, говори, я слушаю.

— Я его раньше знал, — помощник пушкаря переступил с ноги на ногу. Гриффит не смотрел на него, зато смотрела Каска, и под ее взглядом — глазищи-то, как волчьи ягоды: черные, ядовитые! Ну, куда такую ведьму командиром, а? — под ее взглядом наемник исходил потом, как под солнцем.

— Хорошо? — Гриффит налег на перо, оно надломилось. Бросил в сторону, взял следующее, одним движением срезал конец, другим расщепил. И только тут посмотрел на Куртца.

— Не так чтобы… я с ним не очень-то, я же пушкарь, а Гамбино над конниками был начальник. Пока не убили его.

Гриффит смотрел, не мигая.

— Ну, вот этот парень и убил-то, — поспешил закончить Курц. — Разве вы не слыхали? Его с тех пор так и кличут: Отцеубийца. Гатс Отцеубийца. Я это к тому, что не надо нам его в отряд. Несчастье он приносит.

— Что, родного отца? Вот так вот просто взял и убил?

— Не родного. Я и об этом хотел рассказать: пацана этого под висельным деревом нашли, прямо в кишках его матери. Сис подобрала, полковая шлюха. Говорили ей: не надо, не к добру это, из-под висельного дерева подбирать. Да она тогда не в себе была, родила мертвенького, молоко у ней в грудях кипело… Словом, Гамбино разрешил ей мальца оставить — пусть утешится, в себя придет… Добрый он был человек, упокой Господи его душу. И за доброту свою поплатился. И Сис поплатилась. Померла ведь она, Сис-то. Вроде как от оспы. Я ж говорю: беда ходит за этим парнем.

— А как вышло, что он убил Гамбино?

— Да кто ж его знает. Ночью дело было, я спал. Проснулся — шум, переполох, Гатсова палатка горит, Гамбино зарезанный… Погнались за пащенком, две стрелы в него всадили, он с обрыва кувырнулся — думали, помер. А вчера я смотрю: живой!

— Ты не мог ошибиться? Мало ли мальчишек бегает за наемниками…

— Никак нет, командир! У Гатса особая привычка: орудовать мечом больше себя. Она у него с детства, потому что Гамбино его сразу с настоящим, взрослым мечом тренировал. И хорошо так тренировал: парируй или сдохни. Зарубка у Гатса на носу — это от Гамбино же и осталась. Вот оно как бывает: ты учишь-учишь щенка, а он тебя потом…

— Замечательный, как видно, был человек Гамбино, — в пальцах Гриффита сломалось второе перо. Он невозмутимо вынул из связки третье, очинил в два взмаха ножом. — Даже жаль, что встретиться не довелось.

— Вам бы он понравился! — воодушевился Курц. — Оно, правда, последние годы Гамбино сам в бой не ходил, ему ногу оторвало ядром. Этот Гатс, говорю вам…

— Да-да, я помню, приносит неудачу. Но погоди, кто содержал Гамбино, когда он отлеживался после ранения?

— Как кто? Да Гатс же. Больше ж некому, родных у него не водилось.

— То есть, одиннадцатилетний мальчик ходил за него в бой…

— Не, одиннадцать ему было, когда он убил Гамбино. А как Гамбино обезножел, Гатсу было восемь или девять.

— И два года он содержал отца, а после убил? Просто так взял и зарезал?

— Ну да! Бешеный мальчишка. Помню, Гамбино его бьет — а он хоть бы хны. Как неживой: из носа кровь хлещет, а изо рта ни звука. Бесовское отродье.

— И часто… отец его бил?

— Да почитай каждый день пьяный напивался и бил. Шутка ли — ногу потерять из-за такого оторвыша. Я вот еще вспомнил, в отряде поговаривали: был такой Донован. Хороший боец, но по женской части не очень — понимаете, о чем я? Из тех, кто любит булочки, а не пирожки.

— Я понял тебя, дальше.

— Ну, вот он вроде сговорился с Гамбино насчет Гатса. По-честному сговорился, за доброе серебро.

Ведьма Каска подскочила со своей табуретки.

— Он продал своего приемного сына педерасту?

— Ну а что? Парень же должен свой хлеб отрабатывать. И раз Гамбино ему жизнь спас — так он над этой жизнью волен. И нечего на меня глазами сверкать, сударыня, не в обиду вам будь сказано. Дети родителям повиноваться должны.

Каска хотела что-то сказать, но Гриффит поднял руку, и она умолкла на вдохе.

— И что случилось с этим… Донованом?

— А на другой день Донована убили в бою. И ведь ерундовая была стычка, обоз пощипали — и как назло, именно он арбалетный болт словил, прямо в рот.

— Ему Гатс, как я понимаю, тоже принес несчастье?

— Ну! Говорю вам, не нужен в отряде такой! Избавиться надо от него. Зря вы его не убили.

— Хорошо, Курц. Я выслушал тебя. Твои резоны представляются мне вескими. Я понимаю, ты не хочешь рисковать, служа с Отцеубийцей в одном отряде.

— Так точно, сударь!

— Что ж, неволить тебя никто не станет. Пойди и получи свой расчет у квартирмейстера.

Курц замер с разинутым ртом.

— Ты хочешь еще что-то сказать?

— Но… командир?..

— Это единственный способ избавить тебя от приносимых Гатсом несчастий. Потому что, клянусь своей удачей, Гатс останется с Ястребами. А ты — нет. Прощай, Курц. Стой. Еще одно: если по лагерю пойдут слухи об Отцеубийце, я буду знать, от кого они пошли. И тогда с тобой действительно случится несчастье. Как говаривал наш покойный капеллан — каждому по вере его.

После такого надо бы хлопнуть дверью — но как хлопнешь пологом палатки?

— Какая скотина… — проговорила Каска, не заботясь, слышит ее пушкарь или нет.

— Нда, — Гриффит закончил письмо, в последний раз макнул перо в чернила и поставил подпись — красивую, с завитушками. Каска любила его подпись, летящее очертание имени.

— Кстати о капеллане: нам нужен новый. И кстати о Гатсе. Пойди согрей его.

— Что?

— Согрей. У него лихорадка, сказал врач. Разденься, заберись к нему под одеяло и согрей своим телом.

— Гриффит! Да как ты!..

— Каска, мне больше некого попросить, — Гриффит насыпал песка на бумагу, чтобы впитать лишние чернила. — Если он проснется и обнаружит себя в объятиях одного из парней, он не так поймет. А других женщин в отряде нет. Шлюхами обрастать я не собираюсь.

Каска фыркнула.

— Или я должен приказать? Хорошо, раз так — считай это наказанием.

— За что?

— За то, что потеряла лошадь.

— Он убил ее!

— Он не убил бы ее, если бы ты спешилась. Ты же видела, что у ребят Коркуса не вышло стоптать его конями — и все равно прибегла к этой провальной тактике. Для командира недопустимая ошибка. Коркус просто бандит, но от тебя я ждал большего.

— Это несправедливо.

— Справедливо было бы тебя бичевать за потерю коня не в бою. Как Коркуса. Но ты умная девочка и тебе не нужно вколачивать дисциплину в зад. Поэтому ты сейчас пойдешь и согреешь нашего новичка.

А вот теперь полог палатки действительно хлопнул. Гриффит засмеялся.

Он верил в приметы, но по-своему. Гатс выжил под висельным деревом, когда ему было меньше суток от роду. Выжил при чуме, выжил после адских тренировок Гамбино, после гнусного предательства, после болта в спину и падения с обрыва. Выживал на протяжении четырех лет, зарабатывая себе на хлеб мечом. Выжил в поединке против огромного Баччиоса, выстоял против головорезов Коркуса, против Каски и после удара саблей, полученного от Гриффита.

Этот парень принесет Ястребам удачу. Много, много удачи.

Ты не имеешь права

Бета: Kinn

Размер: мини, 1015 слов

Персонажи: Силат

Категория: джен

Жанр: драма

Краткое содержание: нелегко быть принцем Бакирака.

Рейтинг: PG-13

 

Предупреждение: кое-какие лакуны в каноне заполнены вольно.

Падая, разбивая колени, рассаживая локти и живот, ты не плачешь. Ты принц Бакирака, ты должен быть примером своему клану и своему народу. Ты не имеешь права на слезы, на крик и слабость.

Сражаясь — всегда в чужих землях, всегда за чужое дело, — ты прячешь лицо. Ты не имеешь права на славу. Ты не имеешь права на смерть. Ты не имеешь права попасть в руки врагов живым.

А значит — ты не имеешь права на ошибку.

Но если ошибка все-таки случилась — ты не имеешь права ее признать иначе как про себя. Ты должен быть безупречен в глазах других, ты должен исправлять ее так, словно это и было задумано, а если нет — наказан должен быть кто-то другой. Кто, возможно, сделал все правильно, однако не родился принцем Бакирака и свободен от бремени безупречности.

И когда твоя мать кончает с собой, чтобы спасти клан от гнева Ганишки (вызванного твоим поражением!) — ты не имеешь права горевать и гневаться. Отныне ты глава клана и народа. Отныне ты отвечаешь за его существование перед императором.

И перед собой.

Ты не имеешь права на любовь. Когда твою возлюбленную зарежет варварский король, которому показалось, что она проявила недостаточно рвения при спасении принцессы, ты не уронишь ни слезинки.

Ты не имеешь права на месть. Бакирака не мстят по личным причинам. Бакирака сражаются только по найму. Если хоть на миг, хоть единожды отступить от этого правила, если кто-то поймет, что маленький народ готов проливать свою кровь ради своих целей — этот народ будет уничтожен. Ганишка не прощает.

Ты не имеешь права на гордость. Все, что ты сделал, делаешь или будешь делать — принадлежит Бакирака. Тебе гордиться нечем.

Вот где ты совершил преступление. Вот где ты совершил кощунство — ты решил, что можешь добыть для себя одну небольшую победу. Ты решил, что имеешь право на гордость.

В самом деле — варварское приграничное графство, турнир за право возглавить отряд, посланный против наемников-изменников, именующих себя «Отряд Ястреба». Ты хочешь заполучить этот контракт — не для себя, для Бакирака. Это удобно. Это согласуется с интересами другого нанимателя — короля Мидланда. Он хочет уничтожить «Ястребов» так же сильно, как граф, чьи границы эта банда тревожит снова и снова. Две награды за одну работу — если ты победишь на турнире… А впрочем, никаких «если». Ты победишь — ибо ты принц Бакирака.

Ты называешь имя «Силат», потому что подлинного твоего имени не знает никто, кроме Бакирака. Силат — это хорошо. Кушанцы улыбнутся, узнав название боевого стиля. Варвары попросту не поймут, им и незачем.

Имя противника — Гатс — тоже не говорит тебе ничего. У этих северных дикарей и имена-то ничего не значат, и ни к чему тебе имя человека, считай, уже мертвого. Будь он чуть похуже — смог бы уйти с арены живым, для северян это не смертный бой, они дерутся лишь ради чести и славы, они охотно оставляют противника в живых, когда тот повержен.

Но ты не имеешь права на честь, граф желает не полководца, а палача для банды разбойников. Ты убиваешь противников — одного за другим, и одновременно с тобой от победы к победе поднимается варвар по имени Гатс.

Странно — тебе ни к чему это имя, но ты все-таки запоминаешь его. Может, потому что оно короткое. А может — потому что варвар какой-то… неправильный. При таком сложении он должен быть неповоротлив. Такой меч не может двигаться быстро. Но варвар с легкостью одолевает одного за другим — и со второй его победы ты понимаешь, что сойтись вам в конце. А это значит — варвар умрет. Какой же смысл запоминать его имя?

Гатс.

Это стало именем поражения.

Потом ты узнаешь: Убийца Ста Человек. Это тебя не остановило бы, узнай ты его перед боем.

Это бы тебя не спасло.

Дело не в том, что он быстр и силен. Дело в том, что он учится на ходу и не повторяет ошибок.

Потом, сплевывая грязный песок арены, ты заставляешь себя признать: он отмечен богами. Он из тех, кому дано от рождения, кто год за годом шлифует свой алмаз — но и без огранки это будет именно алмаз, а не стекло. Есть поэты и художники, способные творить так же естественно, как они дышат. Их привозят вдребезги пьяными на царские пиры — и они, взяв в руки ситар или кисть, создают красоту мгновенно, словно срывают невидимый плод в саду богов. Этот варвар — поэт меча. Боги коснулись его. Тебя — нет. Ты не имеешь права на обиду. Боги не спрашивают у смертных, на чьем челе оставить поцелуй.

И ведь ты получил этот заказ. Варвар отказался вести отряд против Ястребов — откуда тебе было знать, что он поспешил бандитам на помощь?

Потом ты узнаешь: он вел людей, вырвавших Ястреба из мидландских застенков. Четверо Бакирака погибли, пытаясь им помешать. Они остались бы живы, убей ты Гатса тогда на арене.

Или несколькими днями позже — в лесу.

Они остались бы живы — но ты забыл, что не имеешь права на гордость. Тебе хотелось доказать, что твое поражение — случайность. Что варвар не отмечен богами.

За это расплатилась женщина, которую ты не имел права любить.

За то, что Ястреб ушел от тебя под стенами Альбиона, расплатилась твоя мать.

Два раза — совпадение. Три раза — судьба. Варвар был там. Он где-то достал себе меч — еще больше, чем прежний. Он где-то потерял руку и глаз. Но он по-прежнему дрался так, словно боги на его стороне — и, судя по его виду, он дрался так всю ночь.

Но ты не имеешь права на сведение счетов. Твое задание — убить Ястреба, хотя бы его охраняли полчища демонов.

Варвар ушел. Ястреб улетел. Мать распорола себе живот на глазах императора.

Ты не имеешь права на гнев.

Ты не имеешь права стоять и смотреть, как Ястреб поднимается по ступеням передвижного дворца. Ты должен убить его.

Но ты смотришь. Потом ты скажешь себе: полно, да ведь Император — демон. Что ты можешь сделать для его защиты? Что, кроме смерти, ждет тебя, если ты впутаешься в распрю между демоном и…

…богом?

Ты не имеешь права на страх — но страх тут ни при чем. Умереть легко. Но если ты умрешь, кто защитит Бакирака от гнева Ганишки?

Почему-то вспомнился варвар. Почему-то показалось: этот был бы готов встать между богом и демоном.

Ради чего-то большего. В это трудно, почти невозможно поверить — что может быть больше, чем демон или бог? Да и есть ли между ними разница?

Но для варвара она есть. А значит, для него есть что-то еще.

То, на что ты не имеешь права.

Ты мой

Бета: Kinn, jotting (coeurl)

Размер: мини, общий размер 1700 слов

Пейринг: Гриффит/Гатс, Гриффит/Каска

Категория: слэш

Жанр: Ангст, АU

Рейтинг: NC-17

Краткое содержание: Холодной осенней ночью Гриффит искал тепла…

Предупреждение: сцена в бассейне — из фильма «Берсерк: осада Долдрея».

 

Кошмары снились в походах, в лекарской палатке, на зимних квартирах. После боя — никогда. После боя Гатс засыпал черным, непроницаемым сном, из которого утром вставал как из гроба — не было ничего, не происходило, не снилось, просто вырвали из времени ночь.

А тут вдруг пригрезилось чье-то тело под боком, чьи-то руки на груди. Как тогда, когда отлеживался после раны, после первого и последнего поединка с Гриффитом.

— Кас… ка?

Уже договаривая последний слог, понял, что — нет, не она. Привычный гнев ударил в голову, пальцы сами сжались на горле непрошеного постельного гостя. Ах ты тварь похотливая, откуда ты взялся?!

В запястья вцепились руки — худые, сильные, и притом гладкие, как у женщины. Твердое колено уперлось в живот, толчок, захват, перекат…

Гатс не человека узнал — а этот приемчик. На миг отлегло от сердца: Гриффит. Вот только какого беса?..

— Тебе чего здесь надо? — спросил он, прекратив бороться. Гриффит разжал руки, сел рядом, слегка раскачиваясь, обняв себя за плечи.

— Мне… холодно.

И в самом деле, протопленная с вечера комната успела выстыть. И на что благородным этакие хоромы, дров же не напасешься? Вот нечего было морду баловать и соглашаться на покои генерала Босконя…

— Тьфу, нелегкая! — Гатс набросил одеяло на голые худые плечи командира. — Оделся бы тогда, что ли. Выпил. Можжевеловки дать?

— Не надо.

Гатс нашарил в темноте огниво и трут, начал было высекать огонь, но Гриффит перехватил его руку.

— Не надо.

— Да что с тобой?

— Я же сказал: холодно. Не могу уснуть. Этот бассейн…

— А-а, понятно, — Гатс выдохнул. Да, картинка была та еще: мраморный бассейн, красная от крови вода — и трупы мальчиков, детишек от десяти до пятнадцати лет, все с перерезанными глотками.

Это сделали не Ястребы. Это сделал распорядитель Долдрея, по приказу губернатора Генона. Чтоб, значит, врагу не достались.

Гатс повидал всякого, но даже ему стало не по себе. А Гриффиту каково было, если каждый из убитых пацанов — с виду как его родной брат? По словам слуг, со всей округи белобрысеньких губернатор собирал. Хорошие деньги родителям и перекупщикам платил, гнида.

И это ж Гриффит еще не знает, что Каска рассказала… А, зараза!

— Слушай, — осторожно сказал Гатс, — шел бы ты к Каске, а? Она бы тебя… пригрела, как меня тогда. И… и даже лучше, я думаю. Это мне она, чуть что, в рыло норовит, а ты ей вроде по сердцу. Мы, как в пещере сидели, у нее рот не закрывался — все о тебе да о тебе.

— Да? — Гриффит хмыкнул. — И что же она обо мне говорила?

— Рассказала, как ты спас ее от того дворянина.

Гриффит дернул плечом.

— Я не спасал ее. Я отрубил мерзавцу ухо и дал ей меч. Она спасла себя сама.

— Да, она такая, — Гатс усмехнулся.

— Она тебе нравится? — Гриффит развернул голову резко, как птица.

— Ну… она славная, когда не орет и не бьет по роже. Она ведь женщина. Если бы мне приходилось все время за своей задницей присматривать, я бы тоже, наверное, бесился…

— Я не о том, Гатс. Ты бы хотел с ней лечь?

— Нууу… — Гатс не знал, что и сказать. Он прикрыл глаза и вспомнил, как в той промоине под корнями, едва переведя дух после спасения из реки, освобождал горячее смуглое тело Каски от доспеха и одежды. Чего там, шевельнулся братишка в гульфике. Несмотря на всю усталость, боль и потерю крови — шевельнулся. У Каски под кирасой знатное богатство обнаружилось. Но Гатс сразу запретил себе, сразу сказал: она раненый товарищ, и только мудак, глядя на раненого товарища, будет думать, как бы ему засадить. Какие бы у товарища ни были сиськи. Так что стянем потуже дырявый бок и гульфик, и просто прижмем товарища к себе, согревая телом, как товарищ делал для нас когда-то…

— Она же друг, — наконец выдавил Гатс. — Она как любой другой парень. То есть… у нее все на месте, ты не подумай. Но для меня друг это друг.

— Но ты и с другими женщинами не спал. Не привечал ни служанок, ни шлюх…

Гатса холодным потом прошибло.

— Так ты что, решил, что я из этих…? Как здешний губернатор? Тьфу на тебя! Я просто… возиться с ними не хочу, вот и все. Женишься — так ярмо на всю жизнь, а не женишься — так слезы, сопли, а-а-а, зачем ты меня бросил… Лучше уж и в самом деле с Каской, она хоть на шее камнем не повиснет.

И вдруг он понял, что хочет, действительно хочет Каску. Вот чтоб не орала, какой он тупой и как любит только свой меч, а прижалась бы всем телом, и… А потом заснула в его руках, доверчиво и просто, как в той пещере.

«Да-а? Точно?» — братишка немедленно поднял голову. Вот пропасть!

Гриффит тихо засмеялся.

— Ты хочешь ее. Я вижу. Я отлично вижу в темноте.

Гатс облизнул губы, чтобы убрать какой-то странный зуд, и потянул на бедра край одеяла.

— Это пройдет.

Рука наткнулась на руку Гриффита.

— Ты что делаешь? Ты сдурел?

Гриффит метнулся как кошка: вот только что сидел на заднице, а теперь навис над Гатсом, прижимая его плечи к постели.

— Ты обещал, — прошептал он. — Помнишь?

— Что?

— Ты сказал тогда: если проиграешь — то весь мой. Твой меч или твой зад, как я пожелаю. Ты обещал.

— Гриффит…

— Ты обещал! Ты думал, что просто так треплешь языком, что я никогда не смогу тебя победить, потому что ты здоровенный конь, но я победил тебя. Я вывихнул тебе руку, и если надо будет, сделаю это снова. Ты мой. И я хочу тебя. А теперь замолчи. И не бойся за свой зад: не он мне нужен.

— Гриффит…

Ужаснее всего было, пожалуй, то, что Гатс просто не знал, что делать. Вышвырнуть Гриффита из покоев смог бы — ну а дальше? Прощай Ястребы, прощай дружба…

Да теперь уж всяко прощай…

— Просто лежи, — Гриффит подался бедрами вперед, и его возбужденная плоть соприкоснулась с плотью Гатса. — Закрой глаза и представь, что я Каска.

— Каска? С такой-то елдой? — вырвалось у Гатса.

Гриффит беззвучно засмеялся.

— Ты не понимаешь, — он захватил ладонью оба члена сразу и стиснул, слегка двигаясь. — Я спал с ним. Этот урод сказал, заплатит больше, вдвое больше. Я потребовал втрое — он согласился. Деньги вперед — он согласился. Что лучше — положить десятки людей в бою или разок потерпеть? Я согласился, понимаешь? Чуть-чуть больно, чуть-чуть стыдно — что тут такого? Потычет в меня своим сморчком, наутро мы расстанемся, и я все забуду. Но у него был стояк, как у дьявола. Наверное, зелья пил. Я не забыл, Гатс. Я ничего не забыл.

Он наклонился вперед и поцеловал Гатса в губы. На языке остался привкус соли — а Гриффит распростерся на груди Гатса и прижался губами к соску. Левая ладонь ласкала другой сосок, правая равномерно двигалась, член терся о член, а изнутри Гатса, как тошнота, поднималось: «Я не могу так, я не могу так, я не могу так!»

Он обхватил Гриффита обеими руками, перевернулся и подмял упругое сильное тело под себя. Гриффит как-то сразу обмяк, только ноги сплел за спиной у Гатса.

— Приятель моего отца трахнул меня один раз, — прошептал Гатс сквозь зубы. — Пришел ночью в палатку, втихаря, как ты. Связал меня и трахнул. Я не хотел, но мне было девять. Он меня избил. Потом драл полночи, как будто убивал. Потом еще раз избил и еще раз трахнул. И знаешь что? Он заплатил за это моему отцу. Купил меня за три гроша. И отец на это согласился. И я не могу понять, за что он так со мной. Может, ты мне скажешь? Может, хоть ты мне скажешь, за что? — он приподнял Гриффита и встряхнул его так, что лязгнули зубы. — Я верил ему! Я верил ему, как богу! Я верил тебе, сволочь! За что ты так со мной?!

— Тише! — кулак Гриффита влетел в солнечное сплетение, вышиб воздух — и вовремя. Еще немного, и Гатс начал бы орать. — Я не знал. Я не хотел. Мне просто было холодно. Я закрывал глаза и мне снилось, что это я плаваю в бассейне с перерезанной глоткой. Если бы я знал, не пришел бы к тебе.

— Каска хочет тебя, — Гатс бессильно опустил руки и сел. Братишка слегка обвис, но яйца аж звенели. — Почему ты не пошел к ней?

— Потому что я не хочу ее, — Гриффит снова тихо, страшно засмеялся. — Тут ничего не поделаешь. Для меня она маленькая девочка, которую лапал на поле какой-то урод. Теперь она красавица. Сильная. Но я смотрю на нее, а вижу маленькую девочку, рваная юбчонка задрана, кровавые сопли по подбородку… Почему всегда так, Гатс? Почему они думают, что мы лишь для их услад? Что мы рождены поставлять им пищу, вино, даже нашу собственную плоть? Они такие же. Они не умней, не смелей, не искусней нас. Я зарезал сегодня этого человека, Генона. Его кровь была красной, не голубой.

Гатс поежился.

— Не знаю. Меня трахнул простой солдат. На другой день я его убил. И вся недолга.

— Благородные. Богачи. Силачи. Просто мужчины. Всегда кто-то простирается, а кто-то попирает. Почему так?

— Не знаю.

— А ты не хотел бы попробовать иначе? На равных? — пальцы, длинные пальцы Гриффита легли на плечо. — Ты мечтал хотя бы заниматься любовью так, чтоб между вами не было того, кто поимел и того, кого поимели?

Гатс положил свою руку сверху.

— Ты не как равный пришел сюда. И там, у фонтана, говорил о Ястребах не как о равных. Не о том твои мечты.

На миг сжав ладонь Гриффита, он отвел ее. Нашарил рядом с постелью штаны, начал одеваться. Вот и все. Вот и сказано то, что давно нужно было сказать…

— Ты куда? — сухо спросил Гриффит.

— Пойду с мечом попрыгаю. Согреюсь.

…Наутро доложили, что командир штурмового отряда тысяченачальник Гатс покинул замок Долдрей через восточные ворота. Охране и в голову не пришло его задержать: скачет куда-то командир — значит, надо.

Гриффит был мрачен, а когда Каска спросила, где Гатс, сказал, что такого человека не знает и просит не упоминать о нем. Точнее, приказывает.

Вторую ночь командир Ястребов провел в покоях губернатора и взял Каску с собой в его постель.