Операция «Остров Крым», отрывок-тизер

Лебедь наскочил было на Глеба с матюками, но скоро понял, что поступает как сволочь: все-таки Асмоловский шел не куда-нибудь, а к нему на выручку, и не его вина, что разведчики с обеих сторон напутали, приняли своих за врагов, и части схлобыстнулись в темноте.

Добравшись до телевышки, он закурил сигару и нашел в себе силы извиниться. Глеб изложил ему план Верещагина и показал карту. Сам Верещагин стоял рядом и помалкивал этаким паинькой в присутствии старших по званию.

Майору план понравился, но оставался один вопрос: кому прикрывать отход?

— Моя рота свежая, так что оставаться нам, — сказал Глеб.

— Здесь не нужна рота, — вступил наконец Верещагин. — Достаточно взвода. Оставьте Палишко и отступайте.

— Почему это ты вдруг распоряжаешься, кого из офицеров мне оставить? — разозлился Глеб.

— Я не распоряжаюсь, а предлагаю. Наблюдая за вами, я рассудил, что Палишко — второй по компетентности в роте. Остальные слишком молоды…

— Не заливай, — майор перегнал сигару из одного угла рта в другой. — Ты рассудил, что Палишко сволочь и его не жалко. Вот только ты не рассудил, что он трус и никто из нас не доверит ему прикрывать спину.

— Нет, это я тоже рассудил. Я напугаю его сильней, чем белые.

— Я останусь, — сказал Глеб. — Со мной только добровольцы.

Во взгляде майора он прочел облегчение. Ну в самом деле, не на Палишко же оставлять отход, и не на мальчишек Говорова и Васюка.

— Глеб… — начал было Верещагин.

— Заткнись. У тебя есть шикарный план в случае чего просто спуститься вниз и раствориться в толпе, так? Ну а мы в случае чего просто разобьемся поотделенно и уйдем вот этими тропками через заповедник.

— Хорошо, — согласился спецназовец. — И последнее. Раненые. Я рекомендовал бы оставить их здесь. Имею в виду тяжелых.

Немая сцена.

— Я понимаю, как это звучит. Но так лучше. Белые держатся цивилизованных методов войны. Сейчас раненые связывают руки вам. Когда белые возьмут их в плен, руки будут связаны уже у них. Медпомощь, эвакуация, охрана — на все это потребуются люди, тем меньше отправится в погоню за вами.

— Все это, конечно, очень бла-ародно, — огрызнулся Глеб. — Но самых тяжелых мы уже отправили с комендантской ротой в Симферополь.

— Жаль, — все тем же машинным голосом сказал старлей. — Когда я говорил, что там скверная дорога, я имел в виду — даже по нашим меркам скверная. Тяжелые могут не выдержать.

— Значит, судьба такая, — отрубил майор. И прищурился, вспоминая.

— Я тут одного беляка взял. Не хочешь пообщаться?

* * *

Джемаль Ахмет-Гирей не думал, что его оставят в живых. Красные, кажется, ошиблись на его счет, когда он без нажима рассказал, что происходит в Ялте. Они решили, что он струсил — а он всего лишь хотел, чтобы они поняли, как безнадежно их положение.

Потом его связанного бросили на пол штабной машины, и пошли мучительные часы выползания батальона из Ялты. Если Гирей мешал передвигаться внутри машины или о нем вспоминали, его просто пинали ногами, но особо жестокого обращения не было — только духота, боль в связанных руках и страх погибнуть от чужой или своей пули.

Когда его выволокли наконец из машины на предутренний холод, Гирей попытался выпрямить спину и держаться как подобает потомку чингизидов.

В кабинете, куда его привели, оказалось трое советских: давешний майор, новый капитан и старший лейтенант в краповом берете. Гирей поневоле облизнул сухие губы. Он кое-что слышал о спецназе ГРУ и его методах. Но гордость и кровь Чингизидов брали свое: он назвал свое имя, номер и звание, после чего всем видом дал понять, что на другие вопросы отвечать не будет.

Спецназовец достал нож, зашел Гирею за спину и перерезал путы.

— Кофе хочешь? — спросил он, вкладывая нож в ножны. Гирей опять промолчал, на этот раз потрясенно.

— Я все равно налью, — улыбнулся спецназовец. — Разминай руки.

Он нацедил из кофеварки четыре стаканчика — себе и двум другим офицерам, четвертый пододвинул к Гирею. Показал глазами на стул. Гирей сел. Взять кофе сил не было — руки налились болью. Джемаль не смог удержать стон.

— Все нормально, это пройдет, — сказал спецназовец и поднес к губам пленного стакан. — Пей. Осторожно, горячий.

Отказаться тоже не было сил: слишком мучила жажда.

— Джемаль Ахмет-Гирей, третий сын Рефата Ахмет-Гирея, подпоручик резерва, — спецназовец говорил, будто досье читал. Откуда он знает? Ах да, он же шпион. — Так ты, значит, решил захватить генерала Драчева?

Джемаль не отвечал, продолжал разминать руки.

— Шамиль! — крикнул спецназовец. Показался еще один, в чине рядового. Ненамного старше Гирея и тоже явный татарин.

— Своди пленного в сортир, — велел офицер. — А потом запри в генераторной.

* * *

— Что ты с ним сделаешь? — спросил Глеб.

— Глупый вопрос. Он видел меня в лицо, а это несколько расходится с планом затеряться в толпе.

Глеб похолодел.

— Ты… даже ни о чем его не спросил.

— О чем мне его спрашивать? Он резервист-подпоручик, который не вовремя захотел отличиться. Заложник из него получился бы неплохой, Гиреи — влиятельный род и держатся за своих. Но это на случай, если дела пойдут совсем плохо. Если они пойдут просто плохо… Ну что ж, еще один резервист отдал жизнь за страну.

— Ну ты и сука, — вырвалось у Глеба.

— Ты представления не имеешь, какая сука. Глеб, все это время ты, кажется, испытывал на мой счет странную симпатию, основанную, видимо, на том, что я осадил Палишко, и на общем культурном бэкграунде. А ведь я сказал тебе все предельно честно: моя работа — втираться в доверие и предавать. Сегодня утром я расстался с женщиной — здешней, военной. Паскудно расстался, но это и к лучшему. Пусть она запомнит меня мудаком. Я спал с ней, клялся в любви и губил ее страну. Если ради моей миссии нужно будет предать тебя — я минуту на размышление не возьму. Надеюсь, там, в засаде, тебя не одолеют сантименты.

— Не сомневайся.

Через десять минут колонна БМД покинула Роман-Кош и двинулась на север.