Аллах акбар? Воистину акбар!

Что-то около полугода назад я написала статью «За Пятачка!» под впечатлением от антипоросячьей кампании, начатой мусульманами Британии по отношению к магазинам детских товаров Mothercare. В статье, чтобы долго не искать, были и такие строки: «С точки зрения правоверного мусульманина, европейский мир полон вещей отвратительных: начиная со слишком откровенных женских изображений, спиртного, явно похабных песен, печатной продукции и кинофильмов, и прочая и прочая и прочая, завершая мерзкими святотатственными картинками, на которых изображен Аллах, а Иса ибн Марьям представлен Его сыном и одновременно Им самим. Плюс еще гяуры домешивают к этому какого-то Святого Духа, и дважды в год все средства массовой информации заполняются всей этой христианской ересью. (…) И у мусульманина, попавшего в наш мир, три выхода: либо плюнуть и отправиться восвояси, либо перестать быть мусульманином, а сделаться нормальным европейцем, либо переделать этот мир в соответствии со своими представлениями о том, каким он должен быть (четвертый вариант — самоубийство — не рассматриваем). Думаю, мусульмане, ставшие европейцами, не удовольствуются первыми двумя вариантами».

Я как в воду глядела. «Не прошло и полгода», как агентства новостей выдали новое сообщение о конфликте на почве культурных разногласий: «Мусульмане Италии требуют разрушить бесценные фрески ХV века в болонском соборе» (агентство «Время МН»). Фрески созданы мастером Джованни да Модена и изображают ад, куда хужожник Возрождения ничтоже сумняшеся поместил Пророка Магомета. Естественно, последователям Пророка обидно, и они требуют эти фрески замазать. Требования направлены Папе Иоанну-Павлу II и архиепископу болонскому кардиналу Джакомо Биффи. Фрески — не единственное, что оскорбляет мусульман: так, Данте тоже провинился перед ними, поместив Магомета в девятый круг ада. Мусульмане настаивают на том, чтобы запретить преподавание «Божественной Комедии» в школах, где учатся дети-мусульмане. А поскольку в Италии нет специальных школ для детей-мусульман, запрет падет на те обычные школы, в которые так или иначе занесло мусульманских детишек. То есть, из-за того, что в классе учатся один мусульманин, два десятка юных католиков должны отказаться от изучения национальной литературной классики.

Кардинал Джакомо Биффи через своего пресс-секретаря ответил на эти требования довольно резко, в духе «вспомнила баба как девкой была» — «это полный абсурд — обнаружить через шестьсот лет, что наши художественные сокровища оскорбляют Ислам».

Давайте посмотрим правде в глаза: таки оскорбляют. Средневековье не знало политкорректности, и последнее, о чем думали Данте или да Модена — это чувства мусульман. Равно как Магомет, посылая проклятье тем, кто говорит, что у Аллаха могут быть дети, если и думал о чувствах христиан, так только с тем, чтобы их задеть. И, тем не менее мусульманам в голову не приходило требовать от христиан уничтожить фрески. Он еще могли сами уничтожить фрески, как в Святой Софии, превращенной в мечеть. Что можно потребовать уничтожения этих фресок от самих христиан — эту мысль они могли взять только у нас же. Это мы объяснили им, со времен Просвещения по наши дни, что готовы плевать на свои святыни. «Мухаммед был великим человеком и воспитал своим примером добродетели и совершенства великих людей. Мудрый законодатель, справедливый правитель, аскетический Пророк, он совершил величайшую революцию, которую только видела Земля…

Он никогда не опускался до раздражительных богохульств в адрес христиан, не говорил Он и то, что Бог есть триедин, и что три Бога составляют одного. Единственным столпом Его веры является один Бог. Ислам обязан своему существованию указам и мужественности своего основателя, в то время как христиане использовали меч, чтобы навязать свою религию другим. О Боже! Если бы только все европейские народы сделали мусульман своим примером для подражания!» — это, господа, Вольтер.

Обратим внимание на последнюю фразу. Совет на самом деле неплохой. Очень дельный совет. Ислам органично сочетает в себе европейскую экстравертность и азиатское почтение к своим корням. Это и делает его таким устойчивым. Это и не дает сейчас многочисленным исламским диаспорам ассимилироваться в Европе, растворившись в северном котле. Вот, что говорит Магомет о Коране: «В нем есть то, что было до вас, есть подробности, что должно быть между вами, есть рассказ о том, что будет после вас. Это решающее слово без шуток, это мудрое упоминание, это прямой путь, кто оставит его в гордости, того Аллах уничтожит, кто будет искать правду в другом источнике, кроме Корана, того Аллах заблудил». Того из нас, кто решится сказать то же самое о Евангелии, немедленно называют мракобесом. Как, разве вы не знаете, что по каждому вопросу возможны различные точки зрения! Как, разве вам не ведомо, что абсолютной истины нет и быть не может, и вообще самое страшное в мире — это фанатики идеи. Да знаем, слышали, успокойтесь, рефлексики. Вон Магомет не знал — и таких как вы, фигурально выражаясь, ел на завтрак. Вы полагаете, эту вялую проповедь теплохладности можно противопоставить «исламскому фанатизму»? Да любой мусульманин, самый умеренный, свободомыслящий, терпимый, только улыбнется в ответ: вы предлагаете ему променять твердую почву веры на зыбучий песок этого… как его… экзистенциализма. Болтайся в пустоте вместе с нами, у нас хорошо! — Спасибо, ребята, я пешком постою.

Мусульман в Европе по одним данным, 13 миллионов, по другим — 15–16. Плюс-минус лапоть получается из-за того, что совершенно невозможно учесть огромное количество нелегалов. Более-менее равномерно распределяясь по странам, мусульмане все еще представляют собой меньшинство. Но меньшинство странное. Не желающее считаться с общественным мнением и растворяться в большинстве. Сохраняющее (причем без видимых усилий) свою религиозную, национальную и культурную самобытность. Именно в таком порядке. Именно различие в религиозных представлениях обуславливает ничтожное количество браков с «не своими», отстаивание своей «формы одежды» вплоть до суда, презрение к тем, кто, соглавно этическим нормам ислама, ведет себя низко. Например, европейские женщины нередко бывают обижены тем, что иммигранты из стран ислама относятся к ним как шлюхам априори. Но, простите, современная свингерская мораль с точки зрения что христианства, что ислама — распутство, и христианин не обзовет женщину, меняющую партнеров как перчатки, шлюхой только из вежливости. Если захочет быть вежливым. Потому что Шестую Заповедь никто не отменял. Другой вопрос — всякая ли женщина, ходящая с открытым лицом и в юбке выше колена, ее нарушает? Ответ — нет; но мусульмане народ простой, они ориентируются на большинство, а не на частные случаи. И им не хочется быть похожим на это большинство. Отморозок, который плещет девушке в открытое лицо кислотой — он и по меркам большинства мусульман отморозок, но если показаться в том же виде, в каком ходят европейские женщины для мусульманки то же самое, что написать на лбу «Б…», то Гюльчатай пока погодит открывать личико. Даем мы основания считать, что открытая одежда и достойное поведение совместимы? Увы, скорее нет, чем да.

Мусульман обвиняют в транзите и продаже наркотиков — но пардон, а кто их покупает? Их обвиняют в нетерпимости к нашим ценностям — так не сами ли мы оплевали из сверху донизу? Их обвиняют в терроризме и потворстве оному — но как, черт возьми, мы сможем объединиться для защиты, если ради сиюминутного экономического выигрыша готовы кидать друг друга в масштабах государственных? Кто продает оружие тем же боевикам в той же Чечне? Дэн Сяопин? Вместо того чтобы задерживать в Москве всех чернявых и усатых, не лучше ли для начала вовремя платить зарплату военным и показательно расстрелять парочку военных коммерсантов, да не рядовых и не прапоров, а чином повыше? И, наконец, что мы будем отстаивать перед лицом «мусульманской угрозы»? У нас есть хоть что-то, что мы не готовы сдать?

Нужно ответить себе на этот вопрос. Если ответ «нет» — то мусульманам не нужно быть талибами или хезболлаховцами, чтобы стереть нас в пыль. Они просто будут помогать друг другу в делах — а мы будем жрать и топить конкурентов; они будут размножаться, а мы — убивать своих нерожденных детей; они — учить свою молодежь Корану и объяснять им, что колоться, спиваться и спать с кем попало — свинство, а мы — пускать воспитание нравственности на самотек под девизом «когда вырастет, сам выберет свой путь». Вот и вся «исламская угроза», вот и вся война.

Я намеренно не привожу данных об исламских террористических организациях, обороте наркотиков, поступающих из Афганистана и транзитом через Турцию, темпах прироста населения среди европейского большинства и исламского меньшинства и потребности глобальной экономики в дешевых рабочих руках, делающей остановку иммиграции мусульман в Европу просто нереальной. Все это на втором плане. А сейчас я хочу сосредоточиться на первом: на нашей собственной теплохоладности, на нашей неготовности к сопротивлению даже на самом важном, идейном уровне. «Дух относится к телу как три к одному» — поверьте мне, Наполеон знал, о чем говорил. Именно поэтому мусульманам не обязательно ждать своего превращения в номинальное большинство населения (а в Косово это произошло в течение двух поколений). Им достаточно будет составлять четверть населения, чтобы диктовать нам свою волю. Ибо тому, у кого собственной воли нет, тому диктовать чужую — милое дело. Уже сейчас, составляя меньше 5 % населения Европы, они запускают пробные шары — по Пятачку, по итальянским фрескам… Я не думаю, что это осознанные действия по указанию некоего всемирного мусульманского центра. Скорее это рефлекторная реакция на слабость противника. Так, щенок кусается не потому что испытывает агрессию, а потому что внезапно обнаруживает в себе способность чувствительно тяпнуть. И собаководы знают, как важно в этот момент поставить себя (в первую очередь — себя!) в позицию силы, чтобы не допустить развития тенденции.

И последнее. Если идейную борьбу с исламистами не поведут нормальные люди — ее поведут отморозки. Если мы не сможем противопоставить исламской проповеди Евангелие — нам останется противопоставить только нацизм, ведь религиозную самоидентификацию мы отбрасываем, а культурную принять не можем за разнообразием культур. Остается национальная и расовая. Тот, кто отнимает право голоса у Церкви, передает его фашистам.

Скажите, люди: этого ли мы хотим?

Ольга Брилева, Днепропетровск