КРАЙ БЕЗ КОРОЛЯ

Как человек, не только сильно оскоромившийся в этом плане, но и послеживающий за другими оскоромившимся, я не могу не отметить определенную тенденцию: чтобы написать хорошую, годную книгу по Толкиену, нужно быть филологом. Нет, диплом филолога иметь как раз не обязательно, но непременно нужно быть филологом в буквальном смысле — «любить слово» с греческого. Интересоваться языками, раскапывать источники и корни. Уметь испытывать «ламатъявэ» — то есть, наслаждение речью как таковой, ее структурой и красотой, звуками и мелодикой. Тогда получится. Иначе — никак. Возьмите два известных апокрифа — «Черную книгу Арды» Васльевой и «Последнего Кольценосца» Еськова. Первая была принята русским фэндомом, хотя бы в виде «черного легендариума», вторая — ни в каком виде. И Перумова невзлюбили отнюдь не за «еретичность» — что может быть «еретичней» принятой фэндомом ЧКА? — а вот именно за эту языковую глухоту, за явную печать оставленности Логосом.

Мир Толкиена логоцентричен. Он зародился из любви к сочинению языков, языки и истории Толкиена органично взаимообусловлены друг другом. Он шел от эпоса к роману через сказки, песни, саги и прочие фольклорные жанры, строго по Бахтину, не зная того и тем подтверждая догадки Бахтина, ставя эксперимент длиной в жизнь. Профессор лучше других понимал, что слово является плотью повествования — именно поэтому его книги производят впечатление плотных, плотских, при всей нелюбви к натурализму.

Так вот, Ингвалл — филолог. И книга у него получилась правильная, филологическая. В ней много стихов и песен, загадок и языковых штучек — и, как положено правильной посттолкиеновской книге, она битком набита пасхальными яйцами и отсылками к другим работам Профессора.

Ингвалл не стал развивать ни один из сюжетных набросков, щедро раскиданных по приложениям и комментариям. Он ступил на скользкий путь — свою, от начала и до конца придуманную историю не так-то легко вписать в распланированный по годам профессорский канон. Особенно если история эта — о хоббитах.

Избирая главным героем хоббита, а фоном — героико-эпическое Средиземье Толкиена, автор рискует потерять своего отважного героя очень маленького роста на фоне сильномогучих эльфийских и человеческих витязей; даже гном легко задвинет маленького хоббита в тень своей бороды. Чтобы этого не произошло, Толкиен в «Хоббите» переходит от сказки к эпосу плавно, начиная с гротеска, шутки, почти пародии. Бильбо успевает развернуться на этом гротескном фоне, возрасти до настоящего Взломщика, распоряжающегося судьбами королевств. Герои же «Властелина Колец» получают свои сольные миссии, Фродо идет в одиночный квест, где противостоит ему соперник вровень — Голлум, да еще его собственная «темная половина».

Но иных историй о подвигах хоббитов летописи Профессора не содержат. Значит, читательский интерес должна удерживать история, которая прошла стороной, и если даже как-то повлияла на судьбы мира — то мир этого не заметил. Для писателя создать такую историю — серьезный вызов.

Ингвалл принял вызов. Он написал повесть о хоббите, что пошел добывать Сильмарилл.

А вот так.

Ну да, обмишурился на пяток тысяч лет. Погорячился, не дослушал историю до конца, но был влюблен и рассержен не меньше Берена, потому и отправился в Дикие Земли.

В общем, отчаянный парень этот наш Хильдифонс Тук.

И опять же о Берене и подрыве традиций. Во время оно я вызвала дикий бугурт, описав соитие между Береном и Лютиэн. С чистой совестью признаюсь, что сейчас я была бы более умеренной. Но тогда на дворе стоял 99-й год, еще и первая часть П. Джеевского «Властелина» не вышла на экраны, и решительно нечем было «размочить» традицию «бесполого» видения толкиеновских героев. Даже хоббиты, самые «приземленные» и плотские из персонажей Профессора, проявляют свою плотскость в основном тем, что не дураки насчет пожрать, и, в общем-то, все. «Я не могу представить себе хоббитов, занимающихся сексом», признается Мартин. То есть, понятно, что у них как-то появлялись дети, и даже много, но это все было в духе «Джонни, сделай монтаж»: вот Сэм Гэмджи только вздыхает о Рози Коттон, а вот они уже супруги и у них уже бэби. Не то чтобы я ожидала постельной сцены — но обычно бывает период ухаживания. Поцелуи-объятия, танцы-обжиманцы и нежные слова при луне. Джексон, похоже, руководствовался теми же хулиганскими побуждениями, когда Фродо у него буквально за шкирку выпихивал Сэма в танцевальный круг, где Рози танцует и все у нее при этом очаровательно подпрыгивает.

Джексон вообще произвел сексуальную революцию в Средиземье. И плевать, что у него там ни одной любовной сцены, и даже поцелуи по пальцам перечесть можно — он показал, что гномы и хоббиты могут быть секси. Зрительницы без ума от персонажа ростом 130 см — и нет, это не Тирион Ланнистер, а, внезапно, Фродо Бэггинс.

Если бы сексуальную революцию не совершил Питер Джексон, ее бы совершил Ингвалл. Нет, обломитесь, любители остренького — самое смелое, что Фонси Тук и Лилия Чистолап себе позволяют — это пить чай наедине в темной комнате при свече. Ну и еще безумный поход на Север, ведь герою, притащившему аж целый Сильмарилл, даже старый Геронтий Тук не посмеет помешать жениться по своей воле и по любви.

Внимательному читателю хотя бы «Властелина Колец» заранее понятно, что никакого Сильмарилла Фонси на Севере не найдет. Ну, а что же он там найдет?

Корни. И свои собственные, и всего Шира, и не только.

Север Средиземья во многом Терра инкогнита. Что мы о нем знаем? Гундабад, где раньше жили гномы, а теперь — орки. Лоссохи, последними видевшие в живых последнего короля Артедайна. Обломки Ангмара, некогда великого и ужасного. Да, в общем-то, и все. Негусто.

Зато какое раздолье для любителя заполнять лакуны и этнографа-сочинителя!

Ингвалл не преумножает сущностей сверх потребности. Не плодит орлангуров. Ему хватает того, что уже создано Профессором — орков, гномов, людей-северян… и хоббитов. Да, хоббитов из тех далеких времен, когда казалось, что Ангмар вот-вот одержит верх, а потом пришли эльфы и железные полки Гондора, и «ни человека, ни орка не осталось к западу от холмов».

Читательское восприятие зависит не только от писательского мастерства и вкусов. Есть еще и такой непредсказуемый фактор, как «на что ляжет». Мне легло на сами-знаете-какие события в Украине 2014 года. Поэтому история Ветериха Тока, заставшего падение Артедайна, тронула несколько сильнее, чем — поначалу — история Фонси. Хильдифонс Тук все-таки сам отправился искать приключений на все свои полушария. К Ветериху (как и к нам) война пришла с доставкой на дом. Маленькие хоббиты, может, и хотели бы отсидеться в стороне — да не вышло. Пришлось учиться воевать, учиться у тех, кто пришел в Шир с огнем мечом, ну а с кем поведешься — от того и наберешься, и встали по границам Шира колья с отрубленными головами налетчиков, и сделались партизаны-риворы ужасом северных холмов. Нет-нет, никаких бронехоббитов: нормальная тактика партизанской войны: засады, ночные поджоги, стрелы из темноты, втихомолку перерезанные глотки.

Хорошая книга — всегда немного пророчество. И у нас имеются сладкоголосые Найнасы, умеющие складно излагать, как во всем виноваты кремнеглазые пришлецы из-за моря, и Быкки, готовые нажиться на беде сородичей, и Гългары, мечтающие о приходе Короля — не того, которого дождался-таки Гондор, а другого, могучего короля Севера, перед кем все дрожали, все уважали. Есть и свои Хийси, проклятые за жадность и подлость, и работорговцы Кърмахъны, и всякая прочая сволочь.

Вот давайте немного поговорим о сволочи.

Сволочь Толкиену, прямо скажем, не особо удалась, да он ею и не интересовался. Из всех сукинсынов, удостоенных поименного упоминания во «Властелине Колец», психология проработана только у Голлума, остальные набросаны несколькими мазками — выразительными, жирными и преимущественно черными. Конечно, художественный образ Саурона, сотканный в основном из умолчаний, получился весьма объемным и выразительным — но это рельеф полости, а не выпуклости; провал без дна, а не лицо горы. Толкиен не создал характера, он создал сильное впечатление давящего ужаса.

То же самое с мелкими приспешниками зла: несколько грубых слов, перемежаемых хриплым взрыкиванием, речь, созданная, кажется, только для проклятий, пинки, тумаки, щедро раздаваемые своим и чужим без разбора — таков групповой, точнее, усредненный портрет орка. Удобный враг, легко убивать.

Но за этой карикатурой внимательный читатель — а Ингвалл внимательный читатель — можно разглядеть что-то больше похожее на личность. Гоблины «любят всяческие механизмы», мастерят примитивные украшения, поют песни, выбирают себе королей… Что-то похожее на культуру и цивилизацию у них есть, и при известной доле фантазии по рассыпанным в текстах Толкиена обломкам можно восстановить образ этой культуры, как по фрагменту скелета восстанавливают облик вымершего животного.

И вот тут очень легко впасть в другой соблазн — начать видеть в орках этаких недопонятых благородных дикарей, павших под натиском беспощадного Запада, включиться в «танцы с волками». Особенно сильно подвержены этому соблазну жители наших широт, и ненулевое количество оных с готовностью (а то и с удовольствием) записывается в орки.

Загогулина тут в том, что при самом скромном навыке интроспекции можно обнаружить в себе черты, роднящие тебя с орками, а при скромном знании истории — увидеть, что ничего страшнее человека в принципе выдумать нельзя.

И тут возникает желание гордо сказать «Да, я говно! Но и эльфы ваши, и люди Запада — такое же говно, только еще хуже, потому что лицемерят. А мы зато честные, с раскосыми и жадными очами. Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет…?»

Ингвалл пошел по срединному пути. Его орки — вполне толкиеновские орки, которые выпустят тебе кишки не задумываясь, если ты им не нужен, выпустят их вдумчиво, если им покажется, что так надо и будут дружески хлопать тебя по плечу, пока не придет момент выпустить тебе кишки.

Да, его персонажи сложнее толкиеновских — но лишь потому, что герои Толкиена сталкивались с орками только, так сказать, по работе. Обе стороны находились при исполнении своих обязанностей, и это определило характер общения — через лезвие меча, топора или другого какого орудия депопуляции. Тут не особо много времени вникать в характер визави. Не исключено, что в нерабочей обстановке и Шаграт с Горбагом были склонны поговорить за жисть, попредаваться воспоминаниям о временах, когда на Севере царил Владыка Бауглир или Король-Чародей, и порядок был, поделиться едой с охочей орчицей… Словом, они могли не отличаться от Кзага с Кончагом, да и с другой стороны если посмотреть — староста рыбачьей деревни, зарезанный сладкой парочкой Гългара, тоже вряд ли мог бы что-то вразумительное сказать об их психологии — уж больно коротким и болезненным вышло знакомство.

Фонси Тук свел знакомство с орками иначе — и мог наблюдать орков в их естественной обстановке. И если вам увидится что-то родное в этой культуре, то не взыщите: на схожей почве вырастают схожие плоды. Орки Ингвалла (напоминаю — просто более тщательная реконструкция орков толкиеновских) ощущают себя наследниками погибшей империи, несправедливо обиженными и обделенными. Они твердо верят в риалполитик — то есть, в то, что каждый стремится первым делом к собственной выгоде, и неважно, какой ценой. Такие вещи, как верность и предательство — условности, переменные в уравнении. Единственная стабильная величина — это сила. Высшая правота утверждается смертью противника: рот, закрытый землей, уже не возразит. Именно поэтому нужно трижды подумать, прежде чем оспаривать сильнейших: если сильнейший тебя закопает, то будет в своем праве. А чтобы друг друга не перерезать, нужно все-таки каких-то понятий держаться, особенно там, где за нарушение может крепко прилететь — как, вон, Хийси прилетело. Эх, плохо без короля-то, при короле, небось, и Хийси не залупался. Но ничего, говорят самые мудрые и сильные, Король придет к тем, кто не сидит на печи, а сам пытает удачу. Рвануть на юг, в великий поход, побросать в море эльфов и загнать в болота западных людей — вот тогда-то и заживем!

Зло у Ингвалла ужасно в первую очередь потому, что бесконечно тоскливо. Унылый пейзаж с голыми горами, где понурые существа обмениваются приветствием: «Эй-эй, дай еды! — Эй-эй, нет еды!». Тьфу ты, снова трижды проклятая реальность поперла…

Ладно, ну его в баню, это зло. Поговорим лучше о добре. О Фонси, который пошел на край света ради любви, о Ветерихе, который из верности сородичам отказался идти за Край, когда пришел час, но тоже отступил перед любовью. Эвкатастрофа в повести Ингвалла происходит в одной отдельно взятой хоббитской голове, и кажется неприметной, как приход северной весны. Но в этом-то и заключается главный смысл повести. Иногда великие дела творятся совершенно незаметно для мира. Иногда они творятся в темноте. Иногда они творятся таким образом, что не очень-то и похвастаешься. Много ли чести в том, чтобы подменить письмо? Солгать? Отплатить за исцеление разорением и смертью? Некошерно получается, с какой стороны ни смотри. Ну а что делать, если честность погубит не только тебя, допустим, своей-то головой ты готов расплатиться — но всю твою страну? «Обманом я не стал бы заманивать и орка» — говорит Фарамир, и Толкиен великодушно не пробует его убеждения на прочность. Неблагодарную задачу по злоупотреблению доверием Голлума выполняет Фродо. И расплачивается за это в конечном счете тоже Фродо. А ну как судьба Гондора стояла бы на кону и все зависело от того, сумеет Фарамир убедительно завоевать доверие врага, а потом предать его? А? Э-э.

Предвижу, что фэндомные пуристы напустятся на «Край без короля» с таким же рвением, как в свое время на ПТСР. В последнее время мне попадались господа, всерьез требующие мученичества, и не от книжных персонажей, а от реальных людей. Этот год был вообще богат на откровения. Фонси и Ветерих не устроили бы такого читателя, потому что такой читатель не желает погружаться в сумерки морали. Несомненно, такой читатель скажет, что Фонси или Ветериху следовало бы предпочесть смерть. Несомненно, такой читатель сам бы предпочел смерть (зачем априори считать его лицемером?) — вот только беда в том, что смерть ничего не решит и ничему не поможет, не остановит маховик войны, уже раскрученный на всю катушку.

Иногда нужно пожертвовать не жизнью, а личностью — той, которую ты в себе привык любить и уважать. Выбор может облегчить то, что этой личности в любом случае не уцелеть.

«Каков ты в темноте?» Дай-то Бог, чтобы не пришлось отвечать на этот вопрос. Ответ может тебе не понравиться.

И в этом главное отличие «воинов света, воинов добра» от противостоящих сил: они честно отвечают на этот вопрос, и ответ им не нравится.

Он не нравится Фродо. Не нравится Фонси. Не нравится его сестре Белладонне Тук и его невесте Лилии Чистолап. «Шенти был весёлый, непоседливый и смешной, а в Кардуне убил на поединке большеца и даже глазом не моргнул. Да и я сама… я сама изменилась. Я натравила Заливая на этого второго орка, а я видела, что может сделать Заливай. И самое страшное, что я не подумала о том, что и Заливая же могут убить. Я боюсь и тебя и себя, Фонси. Я не знаю, кем мы стали».

Ветерих Ток и его хоббиты, узнав, каковы они в темноте, предпочли не возвращаться в Шир.

И Фонси с Лилией предпочли не возвращаться (да, я таки сделала один массивный спойлер).

Но они продолжали любить друг друга и смогли построить хорошую, полную радости жизнь. Потому что это тоже свойственно воинам добра — умение любить и прощать.

Илюстрации Ксении Вербицкой, прекрасной Туулики.

Купить книгу можно здесь: https://balovstvo.me/#!/p/75024034