Апокалипто Мэла Гибсона

Если бы этого фильма не было, для меня кинособытием года стал бы «Сундук мертвеца». Но Гибсон так вжарил, что Джек Воробей слетел с пьедестала мгновенно.

Да, это уже не Гибсон «Храброго сердца» и «Человека без лица». Тот Гибсон снимал хорошее кино, но в рамках голливудской традиции вполне рядовое. Гибсон-после-«Страстей» — это уже совсем другой режиссер, который на традицию Голливуда откровенно кладет. По голливудским правилам бал правит «среднестатистический зритель», который:

— ходит в кино на громкие имена — поэтому нужно снимать «звезд»;

— любит безусловные «хэппи-энды»;

— любит зрелищные драки;

— но при этом является в основном подростком, поэтому кровишши слишком сильно пускать не можно;

— любит, когда с ним разговаривают с экрана простым, понятным английским языком.

Пошел ты к чертовой матери, среднестатистический зритель, говорит Мел. Чихал я на тебя, вездесущего и безликого. Я снимаю кино не для тебя, а для таких людей, как я — не среднестатистических, обычных.

Нет, поймите меня правильно — я вовсе не крою голливудский формат, в нем снято много прекрасных фильмов. Но есть правила, на которые не может себе позволить плевать даже Стивен Спилберг, эта пятисотфунтовая горилла, которая ночует где хочет. А Мэл плюет на них «змейкой». Он сам пятисотфунтовая горилла после того как снял «Страсти» за копейки (по голливудским меркам), сумел выпустить их в прокат всем чертям назло и получил 20-кратную прибыль на теме, которая традиционно считается гиблой, а в исполнении Гибсона критики вообще прочили полный провал. Гибсон тогда показал критикам и коллегам, что ни хрена они не понимают в колбасных обрезках. Сейчас он показал им снова.

Ребята, говорит Гибсон. Я сниму сюжет, который вы снимали десятки раз — и раза два сам отыграл. В теме, которой вы ленились и боялись коснуться. За смешные 40 миллионов баксов. На чужом, незнакомом языке. Без единой «звезды». С массой неаппетитных сцен, которые нельзя смотреть подросткам. И зритель будет смотреть как впаянный в кресло.

И он, лапушка, смотрит. Потому что оторваться невозможно, даже когда из спойлерных обсуждений на форумах знаешь, что у героя все будет хорошо. Ну, насколько может быть все хорошо у мужика, который потерял всех своих родных, кроме жены и детей, был вырван из привычной жизни, затравлен, избит и изранен.

(Можно, правда, принять во внимание предыдущих героев Мэла Гибсона — по сравнению с ними парень легко отделался. Это такая шутка почти в индейском стиле. Ха-ха-ха)

В чем, так сказать, месседж как поняла его я? Мир стоит на праведниках. Когда праведников начинают дубьем гонять по лесам — мир устоять не может. Мир майя и ацтеков не устоял. Все просто до горя, правда? Но это не про них. Это про нас. Старый однорукий индеец в начале фильма завершает свою сказку нехитрой моралью: «Человек будет брать и брать, и однажды мир скажет человеку: меня больше нет. Мне нечего дать тебе».

Я буду беспощадно спойлерить, потому что половина из вас фильму все равно уже видела, а вторая половина должна знать, что сюжет там не главное, и критики правы: он вторичен. Даже не по отношению к «Храброму сердцу» или «Безумному Максу», а по отношению к истории Каина и Авеля. Индейцы верят в то, что солнце нужно кормить человеческой кровью. Насколько они в это верят? По крайней мере, непосредственные исполнители этого дела? Полуулыбка жреца в момент солнечного затмения говорит, что у Гибсона есть свое мнение на этот счет.

Однако, низы-то верят горячо и искренне: вон как выплясывают под пирамидой. Земля иссохла, женщины не рожают, мужчины стервенеют — умилосердись, солнышко, глянь, как мы ради тебя расстарались.

Фильм является настолько хорошим ответом концептам Могултая, словно Гибсон их читал. Может быть, человеческие жертвоприношения и были когда-то искренней ошибкой предков. Но наступает момент, когда об искренности говорить становится уже невозможно. Дела закона написаны в сердцах язычников, мысли обвиняют и оправдывают одна другую: Лапа Ягуара, праведный язычник, одной веры со своими палачами — но он до последнего тянет товарища из пропасти, возвращается в безнадежную битву, спрятав семью, потому что своих бросать нельзя, и побыстрее добивает животное на охоте, чтобы не мучилось. Он праведный язычник. А те, кто потешают толпу кровавым шоу и не могут ни отпустить, ни убить пленников без потехи — язычники неправедные. Они без необходимости жертвуют теми, кого объявили «чужаками» и точно так же без необходимости жертвуют своими — одно неизбежно следует из другого; начни сужать круг своих, и уже не остановишься. В процессе погони поисковой партии за Лапой Ягуара двое людоловов находят смерть от руки собственного вождя: одного убивают за то что он предложил пойти в обход водопада, второй расшибается в прыжке. Нет, ребята, на такой работе нельзя оставаться в рамках «добросовестной ошибки». Нельзя оставаться в рамках «добросовестной ошибки», день за днем рукоплеща головам, что скатываются по ступеням и той ловкости, с которой их ловят специальные ловцы. С человеком начинает что-то происходить. С народом начинает происходить, фатально и необратимо.

Как сказал блаженный Войтыла о предыдущем фильме — It is how it was. Нет, друзья мои, это не «католическая агитка» — майя действительно приносили в жертву людей в промышленных масштабах. Интересно, что же такое вычитал Диего де Ланда в жреческих рукописях, что ужаснулся и сжег все к чертовой матери.

Перефразируя Папу — It is how it is. Сегодня в русском секторе ЖЖ я слышу массу голосов, отрицающих и оправдывающих жертвоприношения революции, Голодомора, «зачисток» в Чечне. Одни говорят — «этого не было». Другие — «так было надо». Когда «так было надо» станет мнением большинства, мы упадем и наебнемся гораздо больнее, чем майя. Гибсон адресует фильм не кому-нибудь, а совтременникам. Завтра могут прийти за тобой, твоей женой и ребенком — и что ты будешь делать? Покой людей зиждется в основном на убеждении, что за ними не придут. Когда это убеждение рухнет, придет страх. Страх сделал майя слабыми и положил их к ногам испанцев.

По собственно кинематографической части — фильм совершено изумителен. Звук, цвет, движение, жесты, взгляды — все, все пущено в ход, в картине нет ни единого лишнего кадра, ни одного слова или жеста, без которого можно было бы обойтись. Отдельный респект Гибсону за то, что, показывая жизнь племени Лапы Ягуара он не ударился в дурацкую пасторальность. Нет, други, природа — жестокая мать, и эти ребята вели трудную, полную опасности жизнь. Они умели скрасить ее любовью, танцем, шуткой (пусть примитивной и грубоватой) — но это был вовсе не потерянный Эдем.

И несмотря на отдельные глюки и баги — то у главного героя пирсинг в губе пропадет, то злодеи после столкновения с роем лесных пчел продолжают погоню с неопухшими рожами — фильм смотрится на одном дыхании. Или не на одном… я, кажется, вообще не дышала во время просмотра.

ЗЫ: Как обычно, просматривая форумы и блоги в поисках отзывов, я поражаюсь количеству идиотизма в головах. А просматривая тамошние ревью — поражаюсь ему дважды. Только ленивый не написал херню типа «Мел вошел во вкус и просто не может снимать фильмы без кровищи». Альтернативно одаренный Рой Хоберман из «Виллидж Войс» отпускает шутки юмора — деревня должна называться «Сахарные сиськи» и пишет, что Мел — садист, который тащится от истязания мужчин. Бля-а, ну вот этого я в упор не понимаю: почему снимать фильмы, где без конца бьют друг друга в морду, стреляют и у героя даже прическа не портится — МОЖНО, а снимать фильмы, где насилие показано по-настоящему отвратительным — НИЗЗЯ. В последнем «Бонде» героя лупят по яйцам — и режиссера никто не называет садистом, который тащится от истязаний мужчины. А тут половина отрицательных рецензий состоит из писков «ах, как так можно, меня чуть не вытошнило». То есть, мы согласны, чтобы людей рубили, резали и палили живьем — «Эрагон» в топе проката, ага, только не показываеете нам этого ВБЛИЗИ, пожалуйста. Тьфу.